Письма Флориана де Аврийака
письмо первое
письмо первое
Мой дорогой друг!
Вот мы и прибыли на эти далекие, забытые Теусом и людьми острова.
Когда
я думаю о тех бескрайних просторах моря, что отделяют меня от милой
родины и от всех тех, кого я люблю, сердце мое наполняется тоской.
[…]
Положение
с господином Марешалем тревожит меня все сильнее. Как раз во время
высадки на берег произошел весьма опечаливший меня инцидент. Господин
Марешаль перевернул шлюпку, явно пытаясь не только утонуть сам, но и
утопить своих сопровождающих.
Я
нахожусь в затруднении. С одной стороны, я обещал свою помощь этому
человеку. И когда я думаю о том, что, возможно, он является пленником, и
заточен здесь против собственной воли в столь ужасающем положении,
лишившись всего – и даже возможности общаться с людьми – мое сердце
обливается кровью от жалости, и я понимаю, что должен помочь ему.
С
другой стороны – что, если он и вправду безумец, потерявший рассудок от
горя, и единственное его желание – расстаться с жизнью? Помогать
человеку в таком деле было бы… неправильно.
Если бы вы были здесь, я уверен, вы смогли бы разобраться в этой загадке и найти правильный образ действий.
[…]
И хотя вы не можете услышать меня и дать мне совет, даже мысленный разговор с вами придаст мне бодрости духа и ясности ума.
Расскажу все по порядку.
В
самом начале нашего плавания капитан поставил нас в известность, что
одним из наших спутников будет сумасшедший – впрочем, тихий и не
опасный, путешествующий с сопровождающими его людьми, которые
позаботятся о том, чтобы он не причинил никому беспокойства во время
пути. Это сообщение вызвало у меня и большинства моих спутников
смешанные чувства – нечто среднее между любопытством и опасением. Однако
после знакомства с господином Марешалем и его сопровождающими, Гийомом
де Розаржем и Дитером Хёгеном, опасения мои вполне развеялись, а чувство
жалости (не скрою, смешанное с не вполне уместным в таком случае
любопытством) побудило меня искать общества этого человека и пытаться
больше узнать о нем.
Сам
несчастный безумец, которого его сопровождающие представили как
господина Марешаля, оказался совсем еще молодым человеком, лет 22-23.
У него повреждены руки и горло, так что он не имеет возможности ни
говорить, ни писать и вынужден объясняться исключительно жестами,
взглядом и выражением лица. Как объяснил господин де Розарж, некоторое
время назад Марешаль пережил страшную трагедию: в пожаре погибли его
родители и молодая жена. Пытаясь спасти их, он получил сильные ожоги
рук. Эта трагедия так потрясла его, что он повредился рассудком и
пытался покончить жизнь самоубийством. Во время одной из таких попыток
убить себя он и порезал себе горло таким образом, что лишился
возможности говорить. Его семья сочла за благо установить над ним
неусыпный надзор, чтобы предотвратить дальнейшие попытки. Желая отвлечь
несчастного от мрачных переживаний, его отправили в путешествие на
архипелаг в надежде, что новые впечатления и тихая спокойная жизнь на
новом месте поспособствуют его выздоровлению.
В
личном общении, насколько это можно назвать общением – ведь говорил
только я, а господин Марешаль слушал, лицом и жестами показывая свое
отношение к моим словам – он произвел на меня впечатление человека
вполне светского, хорошо образованного и совершенно не показался
неуравновешенным или одержимым. Однако господин де Розарж ни на секунду
не оставлял его без присмотра и старательно уводил в сторону наш
разговор, если тема казалась ему опасной. В те моменты нашего плавания,
которые были чреваты возможными волнениями для господина Марешаля, он не
покидал своей каюты, и, насколько я понимаю, господин де Розарж давал
ему сильные снотворные средства, погружавшие его в сон на сутки и более.
В
один из таких моментов, когда на корабле ожидался визит капитанов
каперских судов, которым мы не вполне доверяли и опасались, что наша
встреча может закончиться не самым мирным образом, я зашел в каюту
господина Марешаля и предложил ему и его сопровождающим любую помощь,
какая понадобится. Признаюсь честно, тогда я имел в виду лишь ситуацию с
каперами, однако выражение неподдельной благодарности и
заинтересованности на лице господина Марешаля […]
Один
из моих спутников, господин Герард Бернард Мария Лиирс, человек,
обладающий необычайно практичным умом, ученый-изобретатель, способный
изготовить смертельное оружие из бутылки, тряпки и веревки, проявил свои
способности еще раз, придумав для господина Марешаля способ хоть
немного расширить свои возможности общения с внешним миром. Он сделал
набор небольших дощечек с буквами, из которых господин Марешаль даже
своими искалеченными руками мог складывать слова и небольшие фразы. Мы
неоднократно пользовались этим изобретением во время пути. И вот в одно
утро, уже ближе к концу нашего плавания, мы обнаружили на шахматной
доске, стоявшей в кают-компании, рассыпанную пирамидку из этих дощечек.
Рассмотрев буквы, нарисованные на этих дощечках, мы обнаружили, что они
легко складываются в фразу «помогите мне», а
осторожно произведенные расспросы позволили нам выяснить, что сложил
эти дощечки сам господин Марешаль накануне вечером, пользуясь
отсутствием господина де Розаржа, который поранил руку и вынужден был
отлучиться к себе в каюту на минуту-другую.
Это
послание о помощи глубоко взволновало меня; оно не оставило
равнодушными и моих спутников, которые тоже были свидетелями этой
находки. В тот же день я отыскал способ задать господину Марешалю вопрос
о том, в чем же именно он хочет нашей помощи (так, чтобы этот вопрос
остался незаметным для господина де Розаржа). И на следующий день я
получил ответ в виде подчеркнутых царапинами слов в книге, которую давал
ранее почитать господину Марешалю. Он хотел, чтобы мы помогли ему
избавиться от его сопровождающих, или, правильнее сказать, надзирателей,
до того, как прибудем на сушу. К сожалению, нам не представилось
возможности хоть что-то сделать в этом направлении, а еще через день мы
уже подходили к берегам Пикероля.
Именно
при высадке в гавани Меритуара и произошел тот инцидент, с описания
которого я начал свой рассказ обо всем этом. И сейчас я продолжаю
пребывать в растерянности: желание помочь этому человеку борется в моей
душе со страхом еще более навредить ему, а захлестывающее меня чувство
жалости и беспомощности перед чужой бедой – ведь что бы мы ни сделали,
мы не сможем вернуть ему ни тех, кого он любил, ни возможности
нормальной жизни – мешают мне рассуждать обо всем этом спокойно и
здраво.
[…]
Комментариев нет:
Отправить комментарий